Я был адъютантом генерала Андерса - Страница 23

Вот в такой обстановке в конце декабря 1939 года в Париже в атмосфере общей подавленности, с одной стороны, и дикой гонки за постами представителей старого режима — с другой, собиралась и начинала работать немногочисленная группа молодых.

Борьбу против группы организовал и вел второй отдел штаба во главе с подполковниками Василевским и Гано. Эти подполковники вместе со своим старшим коллегой по специальности полковником Смоленским, а также рядом других штабных офицеров, выполняя задания и инструкции бывших польских властей, ожесточенно защищали старый режим и его прерогативы. Они пытались опутать и подчинить санации и ее планам Сикорского, как верховного главнокомандующего и премьера. Уже тогда усиленно старались парализовать его деятельность и решительно отстранить от влияния на положение дел в Польше.

В то время к группе молодых присматривался со стороны, но с симпатией, как он сам утверждал, министр профессор Кот. Однако, я должен с сожалением заявить, что его расположение было лишь внешним. В связи с моим отъездом в Польшу я провел с ним ряд бесед. Тогда я сам питал к нему симпатию и серьезно считался с ним. Я считал его, пожалуй, единственным министром, который знал, чего он хочет. Поэтому меня удивило и очень огорчило то, что профессор Кот, вроде бы оказывающий нам свое расположение, после моего рассказа о враждебном отношении второго отдела к группе молодых нас не защитил. Наоборот (я подчеркиваю это) он отвернулся от нас, решительно поддержав позицию старых полковников.

Он заявил лишь об одном: что в ближайшее время в Румынии и Венгрии будет создано бюро для ведения политической работы за пределами учреждения Соснковского. Это бюро должно служить также связующим звеном с Польшей исключительно по вопросам политическим. Большую симпатию проявляли к нам в это время и часто были гостями на наших собраниях генералы Модельский, второй заместитель министра по военным делам, и Пашкевич, являвшийся заместителем Соснковского. Они присматривались к нашей работе и были вроде идейных связных между нами и Сикорским.

Насколько я мог ориентироваться, отношения между профессором Котом и Пашкевичем были почти всегда натянутыми. Они никак не могли придти к согласию, особенно по вопросу работы в Польше и отправки курьеров. Между ними возникали столкновения и недоразумения, которые не однократно улаживал лично Сикорский, почти всегда поддерживающий позицию Пашкевича.

Прошло несколько месяцев.

Французы, совершенно не заботясь о нас, выделили нам очень плохие казармы, не оборудованные самым необходимым для нормального существования. За водой нужно было ходить несколько сот метров. С отоплением дело обстояло еще хуже. Несмотря на зимнюю пору, казармы не отапливались. Оружия для обучения имелось немного, да и то устаревшего.

Капитан Тулодзейский и я проводили расширенные собрания коллег, находящихся в Париже, и офицеров, приезжающих время от времени из различных пунктов дислокации наших частей.

Один из наших коллег, капитан Тадеуш Керн, на беседе в школе подхорунжих, между прочим, заявил, что если мы будем возвращаться в Польшу, то следовало бы на границе перестрелять всех офицеров от майора и выше. Это вызвало в санационных кругах страшный шум, так что я вынужден был лично улаживать этот инцидент у Сикорского.

В тот период Сикорский, как всегда, проявлял огромную энергию, большой энтузиазм и подвижность, всюду присутствовал сам, принимал дипломатов, проводил ряд переговоров. Наконец, в январе 1940 года он подписал военное польско-французское соглашение. Словом, не имел ни одной свободной минуты. А тут еще приходилось тратить свое драгоценное время на препирательства с санацией, которая пытаясь действовать самостоятельно, часто выступала против официального правительства. Интриги и ссоры возрастали. Внутренняя борьба достигала такого накала, что, например, генерал Домб-Бернацкий позволил себе направить письмо президенту Франции Лебрену, в котором назвал Сикорского узурпатором, требовал его отставки и просил французское правительство сделать это.

Против Пашкевича совершались все более частые выпады. Желая от него избавиться, санация поддерживала его кандидатуру на пост командующего в Сирии. Во Франции он, пожалуй, являлся одним из тех, чьи позиции разбивали планы санации.

После довольно крупных трений Сикорский все же задержал Пашкевича при себе, а ради успокоения санации, пошел на компромисс, назначив на пост командующего польскими войсками в Сирии полковника Станислава Копаньского. Полковник Копаньский придерживался санационного лозунга «хватай все, что удастся, лишь бы как можно больше захватить в свои руки руководящих постов». Он с удовольствием принял назначение. Хотя этот офицер вел свою родословную не из легионов, а во Франции вел себя скромно и в политической жизни не принимал заметного участия, однако среди старых сенаторов из-за занимаемой перед сентябрем должности считался своим. Полковник Копаньский являлся тогда начальником оперативного отдела штаба маршала Рыдз-Смиглы.

Замещение высших должностей «проводилось» следующим образом: какой-нибудь генерал или полковник вербовал себе офицеров, давая им различные должности или обещание в повышении звания. Когда таким образом он сколачивал вокруг себя солидное количество офицеров, пошедших на его приманку, он под аккомпанемент санационной рекламы хорошего организатора — получал командование дивизией или полком. Через несколько месяцев такой командир снимался с должности, потому что оказывалось, что он никуда не годится, а на его место приходил новый, опять со своей фалангой верных и преданных.