Я был адъютантом генерала Андерса - Страница 22

После ужина мы разделились на две группы. Соснковский с майором Борковским и гражданским перешли в салон, а меня Сикорский забрал в свой кабинет, куда попросил принести кофе. Он снял пиджак, одел синюю пижаму, уселся в глубокое удобное кресло, указав мне место напротив. Извинился, что все делает так по-домашнему, что хочет чувствовать себя совершенно свободно.

Генерал начал разговор, скорее похожий на длинный монолог. Он строил свои проекты и планы на будущее, говорил о теперешних трудностях. Упоминал, что имеет много хлопот, и сетовал на отсутствие понимания как со стороны иностранцев, так и со стороны своих. Ему постоянно стараются помешать, все нужно делать лично самому, всюду лично присутствовать. Он никогда не имеет времени и, собственно говоря, ниоткуда не имеет помощи. Очень переживает по поводу наших отношений с Россией. По этому вопросу в правительстве существует большие разногласия. Сикорский считал, что поскольку мы не находились с Советским Союзом в состоянии войны и его положение, а также наше благополучие требуют, чтобы мы установили дипломатические отношения с СССР. Следовало бы урегулировать спорные вопросы и прежде всего позаботиться о населении, оставшемся на территории, на которую сейчас вступила Красная Армия, а также вытащить как можно больше годных к военной службе людей в польскую армию во Франции. В то же время такие члены правительства, как министры Залесский, Сейа, и прежде всего Соснковский выступают против этого и считают, что нет смысла разговаривать с Советским Союзом, поскольку после окончания войны русские вынуждены будут уступить под давлением победоносных французов, а особенно англичан, которые гарантировали нам границу. А пока, подчиняясь влиянию некоторых реакционных кругов Запада, необходимо считать СССР врагом и готовиться к войне с ним. Сикорский считал это колоссальной политической ошибкой и вопреки позиции других старался добиться соглашения с СССР, — но вынужден был делать это очень осторожно, чтобы собственные министры при иностранной помощи не сорвали его планов. Он сожалел, что не может лично вести переговоры по этому вопросу, а вынужден пользоваться услугами посредников, в доброй воле которых он совершенно не был уверен.

Находясь в Лондоне, он предпринял там определенные шаги с целью придти к какому-то соглашению с Россией. Он должен был это сделать, при посредничестве Англии, так как установление контактов с помощью Франции не могло дать результата. Пока он не получил никакого ответа на свою памятную записку. Очень хотел бы иметь возможность в первую очередь заполучить оттуда наших людей для борьбы с Германией. Но поймут ли его — неизвестно.

— Да, впрочем, — махнул он рукой с явной апатией, — что здесь говорить о чужих, если наши этого не понимают! Они дрались бы со всем миром, а в жизни, если хочешь идти вперед, так поступать нельзя.

Хотел бы создать воинские формирования на Востоке или на Юге, чтобы иметь возможность двигаться в Польшу по нескольким направлениям — ибо неизвестно, какая дорога окажется ближайшей и лучшей. Французы будут концентрировать часть своих вооруженных сил на Среднем Востоке для защиты своих колоний и возможного использования их для удара по Германии со стороны юга или Востока. Это могло бы произойти на второй фазе войны. С этой точки зрения было бы желательно, чтобы там находилось и определенное количество наших сил. В пользу такой точки зрения то обстоятельство, что можно будет сохранить наши части от преждевременного обескровливания.

Польские части, находящиеся на территории Франции, не следует дробить. Как в интересах правительства, так и в интересах мирового общественного мнения необходимо, чтобы где-то находились значительные польские силы. Они должны добиться больших успехов, чтобы смыть сентябрьское пятно. Однако уже теперь хотелось бы создавать на Среднем Востоке новые польские части. Он еще не знает, кого туда послать, может быть Пашкевича, но это должно быть очень хорошо продумано. Пашкевич, пожалуй, более нужен ему здесь, так как он наблюдает за тем, чтобы санация не особенно распускалась. Во Франции он хотел бы иметь около ста тысяч солдат. Этой армией будет командовать сам. Однако дело двигается с трудом: не хватает людей. Впрочем, людей недостает всюду. Недавно создал Раду Народову, чтобы не говорили, что все делает сам, что стремится к диктатуре, в чем его уже подозревают. Председательство в Раде Народовой принял Падеревский — замечательное имя, особенно для Америки. Падеревский его друг, но он немного староват и в текущие дела особого вклада внести не в состоянии.

В то же время французы тянут с военным договором, а это серьезно задерживает работу по организации армии. В связи с активизацией санации он испытывает серьезное беспокойство, эти вопросы он передал, главным образом, генералу Кукелю. Не может понять, чего еще хотят эти люди. Понесли такое поражение, — так по крайней мере сидели бы тихо! — Опять махнул рукой.

Я спросил, когда могу выехать в Польшу. Генерал ответил, что, вероятно, через два-три месяца, пока ряд вопросов выяснится и определится. Поговорив так еще несколько минут, мы сошли вниз в салон к остальным гостям. В салоне застали еще полковника Микулича-Радецкого, приехавшего поздним вечером. Посидев еще с полчаса, мы стали прощаться. Соснковский остался ночевать у Сикорского, а я с полковником Микулич-Радецки уехал.

Атмосфера в польской колонии в Париже была очень нездоровой. Характерным для нее были взаимные обвинения. Одни огульно осуждали все, что было перед сентябрем, другие же ожесточенно защищались, не брезгуя никакой клеветой по адресу новых властей.