Тем временем я установил контакт с организованной министром Котом политической ячейкой, о которой он мне говорил еще в Париже. Эта ячейка должна была вести политическую работу на Польшу. Руководил ею вице-консул Каньский при помощи сотрудников Залевского и Ольшевского. Я рассказал им о своих перипетиях. Они посмеялись по этому поводу. Дали мне явки на Львов и деньги на дорогу, а также средства для передачи организациям в Польше. Трудно было понять, смеяться или плакать следует по поводу такой деятельности польского правительства. Одно учреждение, представляющее лондонское правительство, чинило мне всяческие препятствия и усиленно добивалось, якобы от имени Сикорского, моего отзыва. Другое учреждение, также представлявшее правительство Сикорского, помогало мне, снабжало деньгами не только меня, а и организации на восточных землях. Это лишь небольшой пример пресловутой «единодушной» и «дружной» работы.
Я договорился с подпоручиком Гродзицким, что я пойду через несколько дней после них и назначил нашу встречу во Львове в доме 24 по улице Калечей, где я предполагал остановиться.
В это время я узнал, что военный атташе в Румынии не признал себя побежденным и, будучи уверен в своей возможности помешать каким-либо способом моему переходу в Польшу, посылал в Лондон одно письмо за другим в соответствующие отделы, предлагая употребить любые способы и влияния на генерала Сикорского, чтобы он согласился на мой отзыв. Будто бы он, Сикорский, склонялся уступить этим наговорам, в которых меня изображали бунтовщиком против него, и должен был дать указание, чтобы наши учреждения в Румынии не помогали мне в переходе границы и не проявляли в отношении меня никакой заботы.
Несмотря на это, в первой половине августа я выбрался из Бухареста в Польшу. Не имея возможности, а точнее, не желая пользоваться любезностью наших учреждений, я сам при помощи знакомых организовал свой переход. Приехал в Сучаву, расположенную почти в тридцати километрах от границы. По карте выбрал место предполагаемого перехода границы. Терпеливо ожидал дождя, который был довольно частым явлением в это время года. Во время проливного дождя нанял такси и поехал в одну из деревень, находящихся рядом с границей. Я знал, что в такой ливень даже паршивого пса нигде не встречу. Отослав машину, я пошел с картой и компасом в сторону ближайшего леса, краем которого проходила граница. Через несколько часов углубился в лес, оставив границу далеко за собой. Было девять часов вечера. Чувствовал я себя довольно неважно на совершенно неизвестной территории, совсем один среди огромного леса и глубокой темноты, лишь изредка проясняемой молнией. Ориентироваться было очень трудно, не попадалось на пути ни дороги или даже тропинки. Держался лишь направления, отмеченного по компасу на карте. Еще несколько часов медленно продвигался вперед. Промок до нитки, даже резиновый плащ не помогал, провалился в овраг с водой почти по шею. За каждым кустом или деревом, возникавшем в свете молнии, чудились какие-то фигуры. Наконец, после многих часов ходьбы дошел до поляны, на которой стояло несколько стогов сена. Промокший, озябший и измученный, я решил немного отдохнуть. С головой зарылся в один из стогов. Чтобы разогреться, выпил коньяку из бутылки, закусил колбасой и с блаженным чувством покоя и относительной безопасности заснул.
Проснувшись, взглянул на часы, было 14.20. Снова глотнул коньяку. Чувствовал себя отлично. Одежда на мне высохла. Высунул голову из своей берлоги и осмотрелся вокруг. Поляна небольшая, окружена лесом. Нигде не заметил присутствия человека, это успокаивало. Не спеша оглядываясь по сторонам, вылез из своего укрытия и двинулся в путь. О точных ориентирах не могло быть и речи, не было никаких знаков. Встречи с людьми не искал, они сразу узнали бы, что я «нездешний», а это могло быть опасным. Шел я значительно бодрее, чем ночью. Погода благоприятствовала, было сухо и солнечно. В лесу была легкая прохлада, а воздух освежающий. Шел все время пользуясь компасом. Через несколько часов дошел до деревни, обозначенной на карте. Теперь я точно ориентировался на местности. Я находился в каких-нибудь двадцати с лишним километрах от границы. Однако меня еще ожидала большая переправа через реку Сирет, находившуюся в десяти километрах, форсирование которой требовало больших усилий. Решил до наступления вечера до нее дойти, чтобы выбрать место переправы. В шесть вечера подошел к Сирету. О переходе по мосту не могло быть и речи. Там стоял усиленный патруль. Нужно было проверить возможности перехода в брод и выбрать для этого подходящее место. Река не патрулировалась. Спокойно пошел вдоль Сирета, который, как все горные реки, не мог быть глубоким. Пройдя немногим более километра, наметил место, где как мне показалось, течение было более тихим. В этом месте река была довольно широкой, на дне виднелись камни, а на расстоянии одной трети от противоположного берега была мель. Я удалился от реки на несколько сот метров и решил подождать сумерек. Как говорится: «береженого бог бережет». С наступлением темноты, я разделся, но ботинки не снял, скользкие и острые камни на дне реки могли поранить ноги и замедлить движение. Одежду завернул в пальто. Когда совсем стемнело, вошел в ледяную воду и медленно стал двигаться вперед. Мое предположение оказалось правильным — река в этом месте была неглубокой, зато течение было значительно сильнее, чем я думал. Очень пригодились ботинки, они позволяли твердо ступать по дну и увереннее шагать. С напряжением добрался до мели, где немного отдохнул. До берега оставалось не больше пятнадцати метров, но тут, к несчастью меня подстерегала неприятная неожиданность.