Я был адъютантом генерала Андерса - Страница 17

— Господин генерал, эмиссар из Польши.

Я хотел рапортовать ему, но Сикорский прервал меня, делая знак рукой следовать за ним в кабинет.

— Ваш доклад читал, — после этих слов он подал мне руку и показал на кресло, а сам занял место за столом.

Только теперь я мог спокойно сосредоточиться и собраться с мыслями. Мог приглядеться к особе верховного главнокомандующего и премьера. Минуты две продолжалось молчание. С большим интересом я разглядывал Сикорского.

В 1926 году генерал Сикорский, тогда командующий Львовским военным округом, не пошел за Пилсудским и не поспешил к нему на помощь. Существовали даже серьезные опасения, что он может в будующем выступить против власти Пилсудского. В связи с этим Сикорский был отстранен от командования округом и вынужден был покинуть Польшу, чтобы не разделить участи генерала Загурского, убитого при невыясненных обстоятельствах, или генерала Розвадовского, просидевшего в Вильно в тюрьме два года, а затем через полгода после освобождения умершего. Сикорский направился во Францию и жил там, принимая активное участие в общественной и политической жизни. В 1938 году он хотел вернуться в Польшу на постоянное жительство, но тогдашний премьер, генерал Складовский, отказал ему в этом, заявив, что «у него не хватит полиции, чтобы охранять особу генерала Сикорского». Сикорский лично рассказывал мне об этом.

В 1939 году, сразу же после начала войны, он возвращался в Польшу и обращался к маршалу Рыдз-Смиглы с просьбой поручить ему командование каким-либо соединением. Он хотел идти на фронт и сражаться. Маршал отказал, Сикорский вернулся в Париж.

Сикорский был среднего роста, с довольно крупным лицом, с высоким и слегка выпуклым лбом. Глаза голубые, быстрые, очень живые, свидетельствующие о его интеллекте. Одет он был в темный гражданский пиджак и в чуть более светлые брюки. Весь вид генерала дышал солидностью и энергией. Заметны были настойчивость и сила воли. Какая же огромная разница была между двумя генералами: Сикорским и Соснковским. Соснковский, вялый, сибарит, был явно сломан обстоятельствами, а Сикорский полон энтузиазма, энергии и желания действовать.

Верховный главнокомандующий начал расспрашивать о положении в Польше, условиях жизни. Он говорил, что старается организовать помощь Польше, что живет единственной мыслью о том, как ей помочь, и делает в этом направлении все возможное, но пока эта помощь придет, пройдет много времени.

Наша беседа продолжалась почти сорок минут. Сикорский очень спешил, несколько человек, которым он назначил прием, уже ждали своей очереди в адъютантской. В заключение он мне сказал: — Я задерживаю вас в своем распоряжении, через два — три дня вы ко мне явитесь.

Я напомнил ему, что обязан возвращаться в Польшу, поскольку прибыл сюда только за получением его приказов и инструкций.

— Да, знаю, прервал он меня. Но пока задерживаю Вас при себе. У меня нет людей, а дальше увидим. Когда вы захотите возвратиться, я Вас отпущу, — он подал мне руку, давая понять, что беседа закончена.

Меня прикомандировали к кабинету Сикорского для специальной работы по вопросам Польши.

Свободного времени у меня было довольно много. Я все больше познавал людей из правительства, известных деятелей, принимавших активное участие в тогдашней политической жизни Польши.

Так я познакомился с министром Марианом Сейда, Станиславом Котом, Августом Залесским, генерал-полковником Юзефом Галлером, которого знал еще до войны, и генералом Желиговским. Неоднокртно я встречался с епископом Гавлиной, генералом Кукелем, генералом Модельским. Из гражданских лиц я познакомился с ксендзом ректором Цегелка, адвокатом Битнером, Ксаверием Прушинским, Тадеушом Белецким, Цат-Мацкевичем, Софией Залевской и рядом других лиц.

Встречаясь с коллегами, я вел разговоры на актуальные темы, касавшиеся главным образом польских дел как в самой Польше, так и за границей. Многие вещи, увиденные с близкого расстояния, наполняли нас, молодых офицеров, озабоченностью и беспокойством за будующее.

Начиная свою работу, я решил привлечь к сотрудничеству молодежь. Я намеревался внушить руководителям, чтобы они опирались на молодых офицеров, людей способных, которых у нас было очень много. Это были ребята энергичные, готовые пожертвовать собой, не зараженные угодничеством, горечью и разочарованием, жаждущие служить Польше. Когда в ноябре 1939 года я приехал в Париж, то убедился, что в новом правительстве Сикорского самый большой голос имели санационные «двуйкажи», целый аппарат которых сохранился на Западе нетронутым, а также высшие санационные офицеры, которые постепенно, но настойчиво, благодаря своим высоким военным званиям и знакомству, втирались в штаб Сикорского. Один из важнейших и самых существенных разделов работы — деятельность в Польше, была поручена Соснковскому, а санация, которая довела страну до сентябрьской катастрофы, не только не была привлечена к ответственности за свои происки, но начинала вновь верховодить и снова все забирать в свои руки.

Я начал тогда объединять молодых офицеров, имеющих одинаковые со мной взгляды на санацию и предсентябрьский режим.

После бесед с капитаном Мацеем Каленкевичем, Яном Гурским, Здиславом Тулодзецким, Ядзвинским и рядом других я приступил к созданию «группы молодых». Не знаю, кто дал это название, может быть санационная «двуйка», а может и сам Сикорский, который хорошо о нас знал как непосредственно от меня, так и от своих генералов Модельского и Пашкевича, которые от его имени часто приходили на наши собрания. Во всяком случае это название за нами закрепилось и с течением времени стало довольно известным.